жизнь

Аллилуйя

Уже два года я работаю медицинским переводчиком. Большинство моих «клиентов» - люди старшего поколения, ведь именно они, переехав в другую страну, с трудом осваивают новый язык. Мне довелось побывать и в операционных, и в отделениях интенсивной терапии, и в онкологических центрах. Переводчик обязан «быть дистиллированной водой»: точно и непредвзято транслировать все, что доктор и пациент говорят друг другу. Даже если это смертельный диагноз. Именно из твоих уст человек узнает, что его жизнь уже не будет прежней. Врачей к этому готовят, а переводчиков нет. Случалось и реветь в машине, выплескивая сдержанные на работе эмоции. Жалость? Да, немного. Но больше восхищение, гордость, преклонение перед судьбами и характерами. И сегодня я просто хочу воздать этим людям хвалу.

Аллилуйя вам, бесконечно Женственные!

Она прекрасно выглядит в свои семьдесят лет. Сейчас у нее в шее игла для биопсии, и слезы текут из глаз от боли. Но она не только улыбается, она еще и с хирургом кокетничает.

Другой Женщине уже за девяносто. Она учится заново ходить после инсульта. И знаете, что ее беспокоит? Сзади, под неплотными завязками больничного халата, когда она ползет с ходунком по коридору, молодым медбратьям могут быть видны «эти ужасные одноразовые трусы!» Халат – бог с ним, другая одежда ей все равно пока не по силам. Но трусы! Она звонит другу, чтобы тот привез ей из дома красивое белье.

Аллилуйя вам, мужественно Живущие!

Древний дед. Уже больше часа он лежит без сознания. Вставная челюсть вывалилась, слюни текут на пижаму. И не человек уже, вроде, - растение! Но тут он приходит в себя, замечает мое присутствие: «О, привет, красавица! К черту рай, когда и на земле ко мне приходят юные девы!» И в глаза возвращается жизнь.

Едва встав с кресла после гемодиализа, маленький восьмидесятилетний старичок надевает яркую оранжевую рубашку, завязывает модный галстук и спешит в университет читать лекцию. Я: «Так вы же толком не знаете английского?» Он: «Зато я отлично знаю механику!»

Аллилуйя вам, преданно Любящие!

Его только что привезли из реанимации. Перезапустили сердце. Все как в кино: «Разряд, еще разряд, есть пульс!» Очнувшись, он рассказывает мне о единственной женщине, которую любил. Простой работяга, всю жизнь батрачил на стройках. Рано женился, уже были дети, когда встретил свою Лизу. Семью не смог бросить. Проклинал себя потом за это. Уже и жены нет, и дети разъехались. «И Лизы нет. Я звонил, искал ее. Умерла она прошлой зимой. А каждый удар вот этого сердца до сих пор принадлежит ей».

«Мы вместе уже полвека», -  говорит мне миниатюрная женщина в «стрекозиных» темных очках. Рядом с ней красивый, несмотря на преклонный возраст, мужчина с яркими голубыми глазами. «Доктор, так какой у него прогноз? У нас есть надежда?» - «У вашего мужа четвертая стадия рака. Это терминальная стадия, - бегло вещает розовощекий медик. На слове «терминальная» он встречает мой строгий взгляд и поправляется, - это продвинутая стадия. Метастазы сразу в нескольких органах. Но с надеждой, конечно, расставаться нужно в последнюю очередь. Мы проведем вам химиотерапию. Многие пациенты очень хорошо реагируют, и даже наблюдается уменьшение опухоли». Пока я перевожу, они держатся за руки. У нее чуть дрожат губы, но никаких слез, никаких истерик. И вдруг мужчина, смеясь, произносит: «Наконец-то у меня есть повод отправить тебя на курсы вождения. Только по магазинам одну все равно не пущу!» Его жена улыбается в ответ. Потом уже, в коридоре, она шёпотом скажет мне: «Я же почти слепая, без мужа мне дорога прямиком в дом престарелых. Он этого не допустит, выживет, я в него верю». Я провожаю их взглядом. Мужчина ведет жену за руку: уверенная походка, плечи расправлены, прямая осанка. И я тоже верю, что он будет жить. Ради нее.

Аллилуйя вам, обычные Люди!

Здесь лишь несколько образов, их было больше. Смеющиеся на операционных столах, сохранившие интерес к миру, женственность и мужество, верные себе и любящие друг друга. Не сдавшиеся, сильные, добрые. Я смотрю на вас и понимаю, насколько важно идти своим путем, любить и быть счастливым. Ведь на все остальное просто нет времени. Я смотрю на вас и верю в Жизнь.

АИК*

За окном дождь и серость. Но даже этот бледный свет почти не проникает в палату через жалюзи. Я уже забыла, какой сегодня день недели, какой месяц, осень или весна. Здесь царит хронометрическое безвременье. Монотонно тикают часы, исправно шипит кислородная трубка, каждые пятнадцать минут срабатывает аппарат измерения давления: жужжит, сжимая вены, замирает, расслабляется и многозначительно пищит, выдавая на монитор очередную порцию данных. Но я уже не помню, которые это по счету пятнадцать минут. Я помню, что где-то там есть жизнь, настоящая жизнь, когда можно радоваться новому дню и жалеть о том, что он прошел. Где-то там… За окном?

Когда-то эта жизнь была моей. У меня были интересы, цели, чувства. Кажется, я любила кого-то. Кажется, у меня были дети…

Иногда я дразню аппарат. Стоит мне пошевелиться, да хотя бы приподнять голову с подушки, как он начинает затравленной мышью верещать: «Тахикардия, тахикардия, тахикардия!» Но в мою палату уже не сбегаются медсестры. Они знают, что это я так развлекаюсь, они привыкли. Наверное, они придут теперь только если услышат длинный гудок.

Хронометрическое безвременье. Сон. Полумрак. Забытье. В мои легкие поступает каждый твой вдох. И тот, что наполнен бессонницей и никотином. И тот, сладострастный, что ты делишь не со мной. В моих жилах течет твоя кровь. Я пробуждаюсь, когда ты пьешь кофе, и чувствую прилив адреналина, когда ты ведешь машину по скользкой дороге. Через хитросплетение датчиков я слышу твои мысли, ловлю эмоции и даже сексуальные фантазии. Но все это давно уже не трогает меня. Оцепенение. Безвременье. Анабиоз.

Все чаще приходит желание встать с этой койки, сорвать с себя тысячи проводков, вырвать из вен иголки и выплюнуть трубочки. Но я не знаю, что будет дальше. Вдруг аппарат на самом деле моя последняя связь с миром, и без него я тут же погибну, не сделав и двух шагов к окну? А может быть это изощренные путы маньяка-садиста, привязавшего меня к кровати, чтобы я не могла уйти? И я так долго лежала, что просто забыла как двигаться. Но стоит лишь оторваться от аппарата, и я вспомню? И научусь летать заново. 

Завтра. Да, завтра я встану и уйду. Куда-нибудь. В мир иной? Может быть и так… Но завтра уже не будет страшно. Наверное. Вот только бы понять, осень сейчас, или весна?

*АИК – Аппарат искусственного кровообращения