стихи

Prelude/Прелюдия

John Millington Synge / Джон Миллингтон Синг

С рассвета до полуночи я шел              

На юг сквозь графство Виклоу. В стороне

От суеты дорог и шума сёл                  

Я с солнцем жил и грезил при луне.    

 

Я знал, что шепчет серая трава,         

Язык цветов и птиц открылся мне,      

И я людские забывал слова,                

Беседуя с холмами в тишине.

Still south I went and west and south again,

Through Wicklow from the morning till the night,

And far from cities, and the sights of men,

Lived with the sunshine and the moon's delight.

 

I knew the stars, the flowers, and the birds,       

The gray and wintry sides of many glens,

And did but half remember human words,

In converse with the mountains, moors, and fens.

Зубки Боба Губки

Из мрачного творческого сосредоточения меня вывел заразительный детский смех. Я выползла из кабинета, чтобы посмотреть, что происходит. Сын (трех с половиной лет отроду) сидел на диване, смотрел «Губку Боба» и ржал. «Окей, чувак, я знаю, что это смешной мульт, но над чем конкретно ТЫ так потешаешься?»

- Федя, а над чем ты смеешься?

- Какие у Губки верхние зубки! – проржал мой ребенок.

- Квадратная губка – квадратные зубки! – ухмыльнулась я в ответ, продолжая оставаться в довольно мрачном расположении духа.

И тут до меня дошло: «А ведь это его первые стихи!» Я вспомнила, что свои поэтические эксперименты я начала примерно в том же возрасте. Звучало это так: «Дорога кончается, лес начинается». Глубокомысленно, не правда ли? А главное, в этих строках, сказанных в три года, оказалась заложена практически вся моя дальнейшая судьба! Так может, мой сын будет дантистом? Или исследователем морских глубин? Впрочем, Губка Боб скорее известен своей неоправданной жизнерадостностью и юмором, которые лично у меня неизбежно ассоциируются с марихуаной. Ну да ладно, лишь бы был счастлив.

А потом, года в четыре, в моем творческом репертуаре появилось вот что: «Две ноги и два сапожка, за метлой скребется кошка». А в шесть лет я написала свою первую поэму. Как сейчас помню, почему-то я делала это под столом, наверное, чтобы никто не узнал. Поэма занимала несколько страниц, называлась «Генрих и Гертруда» и была, конечно же, о любви.

«Твою ж мать…» - подумала я и вернулась к себе в кабинет дописывать стихотворение об иронии чувств, романтике странствий и волшебстве неопределенности, - «И отчего мне тогда не пришло в голову что-нибудь вроде: Чебурашка и Геннадий съели парочку оладий?!»