Дети

Бежать в темноте было удивительно и просто. Три легкие тени неслись по лесной тропинке навстречу приключениям.

Деревня крепко спала. Спали намаявшиеся за день мужики, спали их не менее усталые жены. Спали собаки на страже притихших домов, спали курицы, кролики и козы. Коты возвращались из своих ночных походов и неслышно подбирались к теплым бокам хозяев. Казалось, человечество исчезло с лица земли, переместившись в мир снов, и унесло с собой все следы цивилизации. Ночью жизнь была во власти леса. Ничто не нарушало шелеста деревьев. Спали комары, молчали кузнечики и птицы. И лишь три тени в белых ночных рубашках неслись по усыпанной хвоей земле, легко перепрыгивая через корни старых елей.

Ворвавшись на поляну, девочки остановились. Со стороны все это было похоже на сказку: детские фигуры, босые, с развивающимися волосами, на ночном лугу посреди темного северного леса. Им было лет восемь-девять. Сидя вечером у костра, они договорились сегодня не спать и тихонько улизнуть от своих мам и бабушек, встретиться у калитки, чтобы играть в лесных фей. По пути они не произнесли ни слова, боясь разбудить чутких деревенских собак. Но сейчас, вдали от домов, можно было вдоволь наговориться и обсудить свой дерзкий побег.

- Знаете, как у нас скрипит дверь в комнату? - сказала одна из девчонок, тонконогая, со светлыми волосами до пояса. - Это какой-то ужас! Я встала, открыла ее, а она как начала скрипеть! Альма сразу проснулась и завозилась так шумно. Пришлось сделать вид, что я иду в туалет. Для правдоподобности налила из чайника воды в ведро. А когда возвращалась обратно, то оставила щелочку открытой, чтобы мне пролезть. Пришлось ждать, пока Альма опять уснет. И тогда уже я ушла.

- У нас еще хуже было, - ответила другая подружка с темными волосами. – Настя сначала никак не могла найти свои ботинки.

- Конечно, я же не видела, куда их бабушка вечером поставила, - обиженно откликнулась третья девочка, помладше двух других и тоже черноволосая.

- Ну вот, - продолжала вторая, - а когда я зажигала спичку, чтобы ей посветить, она оказалась у меня под локтем, толкнула меня, и коробок вылетел из рук и угодил в открытую банку со сметаной. Пришлось его вылавливать. А главное, все равно потом пошли босиком.

- И куда вы дели эти спички? – сквозь смех спросила первая девочка.

- Отдали их Мурику, пусть жрет!

- Я не буду теперь есть эту сметану, Анька ее всю залапала своими руками, - проворчала младшая из черненьких сестер.

- Ладно вам из-за сметаны ссориться. Главное, чтобы никто ни о чем не догадался и не пошел нас искать. Смотрите, как тут волшебно ночью!

С этими словами светловолосая девочка побежала по поляне, кружась и подпрыгивая, широко раскинув тонкие руки. Ей казалось, что не она, а звездное небо, обрамленное вершинами елей, вертится над ней. Она упала в траву и смотрела вверх, глубоко дыша под стук своего сердца. Запахи леса, мха и влажной земли, колкость травы под лопатками, ощущение свободы и силы - все это навсегда останется в ее памяти. Маленькое, светлое, неунывающее существо в ее душе чувствовало себя тогда абсолютно счастливым.

Набегавшись по поляне, лесные феи решили, что пора возвращаться домой. Утренняя роса леденила усталые ноги, глаза слипались, волосы спутались, и в них застряли цветы и травинки. У калитки они попрощались и пообещали себе устраивать такую ночь каждое лето. Теперь у них был свой праздник, своя тайная традиция, и это придавало торжественности расставанию.

В доме было тепло. Приоткрытая дверь не скрипнула, и собака продолжала довольно храпеть, когда маленькая белокурая фигурка прокралась к своей постели. Грязные ноги и растрепанные волосы были ее данью детству. Уже через несколько минут она крепко спала. Ей снился лес, звезды и еще что-то хорошее, чему она не знала названия.

Зубки Боба Губки

Из мрачного творческого сосредоточения меня вывел заразительный детский смех. Я выползла из кабинета, чтобы посмотреть, что происходит. Сын (трех с половиной лет отроду) сидел на диване, смотрел «Губку Боба» и ржал. «Окей, чувак, я знаю, что это смешной мульт, но над чем конкретно ТЫ так потешаешься?»

- Федя, а над чем ты смеешься?

- Какие у Губки верхние зубки! – проржал мой ребенок.

- Квадратная губка – квадратные зубки! – ухмыльнулась я в ответ, продолжая оставаться в довольно мрачном расположении духа.

И тут до меня дошло: «А ведь это его первые стихи!» Я вспомнила, что свои поэтические эксперименты я начала примерно в том же возрасте. Звучало это так: «Дорога кончается, лес начинается». Глубокомысленно, не правда ли? А главное, в этих строках, сказанных в три года, оказалась заложена практически вся моя дальнейшая судьба! Так может, мой сын будет дантистом? Или исследователем морских глубин? Впрочем, Губка Боб скорее известен своей неоправданной жизнерадостностью и юмором, которые лично у меня неизбежно ассоциируются с марихуаной. Ну да ладно, лишь бы был счастлив.

А потом, года в четыре, в моем творческом репертуаре появилось вот что: «Две ноги и два сапожка, за метлой скребется кошка». А в шесть лет я написала свою первую поэму. Как сейчас помню, почему-то я делала это под столом, наверное, чтобы никто не узнал. Поэма занимала несколько страниц, называлась «Генрих и Гертруда» и была, конечно же, о любви.

«Твою ж мать…» - подумала я и вернулась к себе в кабинет дописывать стихотворение об иронии чувств, романтике странствий и волшебстве неопределенности, - «И отчего мне тогда не пришло в голову что-нибудь вроде: Чебурашка и Геннадий съели парочку оладий?!»

О верности жаб

Пожалуй, из всех земноводных лягушки больше всего страдают от детских экспериментов. Конечно, мне известны люди, которые могут поклясться, что никогда (!) не мучали лягушек. Но признайтесь, пока вам не привили стереотип, что жабы противны, и что от них появляются бородавки, разве у вас не возникало желание поймать несчастную тварь и сотворить с ней что-нибудь эдакое?

Особо одаренные надувают их через соломинку. Кто-то палит по ним камнями, как только бедное животное появляется на поверхности воды. Кто-то потрошит палочкой икринки или использует головастиков в качестве наживки. А некоторые изверги жарят жаб на костре, возомнив себя французами.

Я всегда любила лягушек. Они гладкие, красивые, приятные на ощупь. А земляные жабы, когда нагреются на солнышке, еще и теплые, шершавые и с любопытно выпученными глазками. К тому же грубое физическое насилие – это не ко мне. Сфера моих детских интересов лежала в изучении психологии и поведенческих реакций. Я хотела проверить лягушек на верность.

Многие из вас, конечно же, видели, как ранней весной, в пору жабьего романтизма, самцы взбираются на спинки самок, крепко обхватив их лапками за шею. Мой эксперимент был идеально продуман и подготовлен. Два одинаковых чана, до половины наполненных водой из канавы. В воду я поместила немного тины и травинок, чтобы подопытные чувствовали себя как дома. Две совокупляющиеся парочки, выловленные точным движением руки. Самым сложным было отделить самцов от самок. Они, заразы, столь крепко держатся, что мне приходилось буквально палец за пальцем разжимать им лапки! Затем пары были перекрещены, чтобы в каждой емкости оказались особи, ранее не знакомые друг с другом. Основные вопросы я сформулировала так: «Заметят ли лягушки смену партнера? Насколько быстро они перейдут к попыткам совокупления с новой пассией? Или же они будут хранить верность своему прежнему избраннику?»

Эксперимент мой с треском провалился. И в том, и в другом чане жабы поочередно лезли друг на друга. То самец на самку, то самка на самца. Но вовсе не для любви, а в тщетном стремлении выбраться на волю. Через час безрезультатных наблюдений мне пришлось выпустить всех четверых обратно в канаву.

Впрочем, один вывод из данного опыта я все-таки сделала: у жаб инстинкт самосохранения развит сильнее, чем инстинкт размножения. И иногда мне кажется, что в этом плане они мудрее некоторых людей…

Бутылка водки и ириска

Помните анекдот, где два мужика приходят в магазин и просят бутылку водки и ириску? Так вот, это не анекдот, а суровая правда жизни.

В далеком декабре 1993го на улицах было темно, во дворах кружились белые хлопья снега, постепенно складываясь в свежие сугробы. А на перекрестках толпились ларьки первого поколения: маленькие, квадратные, тесные и грязные. В них продавали жвачки, сигареты, шоколадки, ликеры ядовитых оттенков и ее, родимую: водку со сводящим скулы названием «Лимонная». Выпускалась она в прозрачных пол-литровых бутылках с узким горлышком, точно таких же по форме, как для пива или лимонада. Бутылку украшала зеленоватая этикетка, на которой в подтверждение названия напитка желтел крупный лимон. Дни «Лимонки» были уже сочтены. Всего через полгода ее выместят с рынка всяческие «Смирновы», «Распутины» и прочие «Белые Орлы» со «Зверями». Но тогда на витринах ларьков нашего маленького города стояли лишь «Лимонная» и «Столичная». «Лимонка» была дешевле, поэтому мы выбрали ее.

Мы – это я и моя подружка Юлька. Четырнадцать лет, девятый класс школы. Собственно, из школы мы и возвращались. С бутылкой «Лимонки». В темных дворах по улице Рощинская, что тянутся вдоль воинской части, ютилась скамейка. Она и сейчас, кажется, там стоит. Ее не видно с дороги, по которой могли спешить с работы родители. Ее не видно из окон дома. В вечерних сумерках она вообще была идеальным местом для подростковых шалостей. На сидении скамейки уже высился сугроб, поэтому мы угнездились на спинке.

Юлька и я были лучшими ученицами класса. Но за тургеневской внешностью, узкими плечами и русыми косичками, скрывались хулиганки и прогульщицы. Девичья печень обладает потрясающей алкогольной выносливостью. Но здравый смысл, а он у нас, честное слово, был! Только работал не в ту сторону… Так вот, здравый смысл подсказывал нам, что приговорить пол-литра на двоих без закуски, сидя вот так во дворе на скамеечке после школы, и потом заявиться домой к родителям, наверное, не самая лучшая идея. И мы решили растянуть удовольствие на два раза. Но где спрятать бутылку?

Ответ на этот вопрос был очевиден: в сугробе под скамейкой. Но беда заключалась в том, что крышка у «Лимонки» была не завинчивающаяся, как принято сейчас, а одноразовая, из толстой такой фольги. И вот тут-то в нашей истории появляется ириска, чудом завалявшаяся в моем кармане. Слегка разжеванный «Золотой ключик» залепил горлышко подобно сургучу, и драгоценная жидкость прекрасно достояла до следующего вечера.

А ириску я потом доела. Надо же закусывать!

Я тебя никогда не забуду…

-       Ты уезжаешь в Америку??! – Танька чуть не упала с бревна, на котором сидела, свесив ноги, а глаза ее были похожи на две выпуклых пуговицы.

-       Да, - тихо ответила я. На душе было паршиво, и ничего не хотелось ни рассказывать, ни объяснять. Хотелось уйти в лес, залезть на дерево и тихонько петь.

-       Ну так это же здорово! – не унималась Танька. – Будешь писать мне? Привезешь мне Барби? Ой, там же столько всего интересного! Обязательно расскажи мне обо всем!

-       Да, хорошо, – ответ получился вымученным, и Танька, наконец, это заметила.

-       Ты что, не рада? Не хочешь ехать?

Я подумала и поняла, что не знаю.

-       Не знаю, - повторила я вслух. – Наверное, не хочу.

-       Но почему?!! – выпуклость Танькиных глаз близилась к своему пределу.

-       Я не знаю, как тебе объяснить. Мне кажется, уехав, я потеряю все, что я люблю здесь: наш лес, нашу станцию, поля, походы купаться и за грибами, поездки на великах.

-       Но ведь ты же вернешься! – Танька озадаченно замолчала. - Ты же вернешься, правда?

-       Да, наверное, вернусь, - без особой уверенности сказала я. – По крайней мере, родители говорят, что мы уезжаем на год.

-       Значит, все будет хорошо. Мы встретимся уже следующим летом, и все станет как прежде. Будем ездить на озеро, играть в зверей, мучить мальчишек и ходить за грибами. Ты, главное, пиши, не забывай нас. Ну что, пойдем на водокачку?

-       Пойдем, - согласилась я, и мы пошли по дороге к управлению садоводством, возле которого находилась центральная водокачка.

Был солнечный летний день, где-то в середине июля. Танька шагала в босоножках, а я шлепала босыми ногами по острой щебенке и получала от этого несказанное удовольствие. Тетки, попадавшиеся нам навстречу, многозначительно морщились, глядя на мои ноги. Это меня веселило. Садоводство вокруг нас жило своей обычной жизнью. Звенели электропилы, стучали молотки, где-то играло радио. Тут и там торчали цветастые платки и задницы в синих тренировках, очевидно, занятые спасением грядок от зловредной поросли мокрицы и одуванчиков. Мимо нас с визгом проносились полуголые дети на своих ржавых дачных велосипедах. Кое-где готовились к обеду, и пахло вареной картошкой с укропом.

У водокачки мы решили помыть руки и напиться. Вода шла замечательная: чистая, такая холодная, что сводило зубы, и без болотного запаха. Она лилась между пальцев, блестела на солнце и разбивалась в мелкие брызги, падая на железную пластину у основания. И это тоже было весело.

Потом появились первые посетители. Пока жены трудились над кастрюльками и сковородками, их усердные мужья в сопровождении собак и детей отправлялись к колонке. Они несли ведра, бидоны и чайники. Из дальних уголков садоводства, громыхая, ползли телеги с канистрами. Кое-кто даже приезжал на машине. Наша задача была наполнить все емкости как можно быстрее и аккуратней. Люди шли один за другим. Мы самозабвенно налегали на рычаг, и вода, сверкая, вырывалась из крана на волю.

Через час поток желающих начал спадать, а еще через час стало уже совсем скучно. Таньку позвали ужинать, а я, оставшись одна, пошла на лесной пруд. Когда-то он носил гордое название «пожарный водоем». Но, к счастью, услугами его никогда не пользовались, и пруд зарос, одичал, иными словами -  оприродился. Вокруг выросла рощица, надежно загородив его от взглядов прохожих. Многие садоводы даже не знали о существовании этого пруда.

Главной достопримечательностью «пожарного водоема» был огромный старый пень, торчавший по центру. Я называла его своим кабинетом. Он стоял на боковых корнях так, что над водой торчало основание ствола под углом 120 градусов и противоположные корни. Сруб был около метра в диаметре. В общей сложности на пне можно было удобно расположиться вдвоем, но иногда в моем кабинете гостило до четырех человек. Было у меня и директорское кресло. Оно состояло из спинки (ствола), уютной ложбинки между корнями и самих корней, служивших подлокотниками. Мне так и не удалось определить, к какой породе принадлежал пень. Казалось бы, на нем должна расти его же собственная поросль. Но за годы стояния в пруду он оброс практически всеми видами деревьев. Тут были и маленькие елочки, и березки, довольно крупная рябина, несколько осин и множество различных мхов и цветов. По сечению сновали муравьи, а в корнях у воды ютились лягушки, заполонявшие по весне весь пруд своей икрой. Ну и, конечно же, главным обитателем пня была я.

Я приходила сюда чуть ли не каждый день, ища уединения или просто проверяя, как идут дела в моем «королевстве». Иногда я брала с собой собаку, и она недоуменно глядела на меня с берега. Иногда мы приходили вместе с Танькой посидеть и поболтать. Вот и сейчас, пробравшись по корням, я устроилась в своем кресле и смотрела на солнце сквозь резные листья рябины.

Шло лето 1990 года. Мне было одиннадцать лет. Моему отцу первому из сотрудников Ленинградского института ядерной физики разрешили взять в командировку в Америку не только жену, но и дочь. До отъезда оставалось около двух недель, и любой ребенок на моем месте уже витал бы в облаках из жвачек, конфет, игрушек и мультиков. Не буду скрывать, я тоже мечтала обо всем этом, но сердце мое сжималось при мысли, что я вскоре оставлю свою родину. Родиной был этот старый пень, пруд и лес, собака, моя комнатка на чердаке, моя квартира в городе, мой велосипед. И дело не в том, что я уезжала надолго. Как сказала Танька, я бы все равно приехала обратно. Меня тревожила мысль, которую я не могла передать подруге.

Ведь вернуться невозможно! Нельзя вернуться в мир, который однажды оставил, и найти его прежним. Хотя бы потому, что нельзя остаться прежней, покинув свой мир. И от осознания этого мне было тоскливо, сладко и больно одновременно. Я запела:

Ты меня на рассвете разбудишь,

Проводить, необутая, выйдешь…

Пройдет год, и я вернусь. Но я не буду уже той босоногой девочкой, гордо восседающей на пне посреди пруда. Я не буду больше егозой, ворующей соседскую редиску и грибы. Я не буду больше бегать по лесу с ивовым луком в руках. Уехав отсюда, увидев другую жизнь, я не смогу остаться прежней.

Возвращаться плохая примета,

Ты меня никогда не увидишь…

Пройдет всего год, но сколь многое изменится за это время! Зарастет мой пень, муравьи размножатся и прогрызут его. Садоводы повырубят лес под картошку. Зачахнет наш огород, постареют собака и бабушка. Мой мир повзрослеет еще на одну осень, зиму и весну, а меня не будет здесь. Я приеду и увижу его измененным, другим.

И качнутся бессмысленной высью,

Пара фраз, залетевших отсюда:

Я тебя никогда не увижу,

Я тебя никогда не забуду.

Светило теплое летнее солнце, и я плакала. Мне было всего одиннадцать лет, но, кажется, я уже тогда понимала, что значит время. Второго августа 1990 года я со своей семьей приехала в Соединенные Штаты Америки, где мне суждено было прожить полтора года. Я умирала от тоски по родине, но ничего не могла поделать. Вернулись мы шестнадцатого января 1992-го. В стране царил хаос. В общем-то, страны, из которой я уезжала, больше не было. Мы прибыли в СНГ. И не было уже той застенчивой и грустной лесной девочки. Вместо нее вернулась нагловатая девица с огромным знаком «пацифик» в ухе и ярко-малиновой помадой на губах.

«Я тебя никогда не увижу. Я тебя никогда не забуду…»

Виталик

Мне десять лет. Волосы растрепаны, коленки побиты и чумазы, в голове всякая чушь. Я изо всех сил кручу педали, и мой велосипед марки «Эврика», отчаянно дребезжа по неровностям проселочной дороги, мчит меня навстречу… позору и выбитым зубам. Впрочем, в тот момент я этого еще не знаю. Мозг затоплен адреналином с эндорфинами. За мной гонятся мальчишки! И во главе погони - он. Виталик. Главный хулиган на деревне. Он старше меня на 4 года и чем-то похож на Колю Герасимова из «Гостьи из будущего».

Ах, Виталик! Благодаря тебе за прошедший месяц каникул я накачала бицепсы, пресс и перестала бояться высоты. Ведь чтобы заглянуть поверх крыши сарая к тебе во двор, мне приходилось подтягиваться на турнике и выдавливать свою тушку на перекладину. А бабушка-то думала, мне гимнастика нравится.

Ах, Виталик! Как я завидовала смелой и симпатичной подружке Надьке, которая легко могла вступить в разговор с любым парнем, пока я скромно топталась и краснела в сторонке. Я даже стала носить распущенные волосы. А толку! За неделю сломала две расчески.

Ах, Виталик! Как я мечтала привлечь твое внимание. Но, в отличие от Надьки, у меня работали только пацанские приемы. Например, подраться. Или взять на слабо. Или раздразнить. И вот! Вот он, долгожданный момент! Все мальчишки гонятся за мной, а впереди Виталик. Интересно, что он сделает, когда догонит?

Нас отделяет порядка пятидесяти метров. «Нужно срочно куда-то сворачивать», - решаю я. И делаю фатальную ошибку в расчетах. Скорость была слишком высокой, вираж – крутым, а входить в него я стала поздно. Сразу за поворотом меня занесло и выбросило из седла. Я улетела в канаву, а мой велосипед приземлился на меня сверху, седлом в зубы. Я еще не успела толком опомниться, как по дороге надо мной с гиканьем промчалась ватага мальчишек. И Виталик… В пылу погони никто из них, конечно же, не посмотрел в канаву.

Лежа на дне, хрустя осколками зубов, глотая слезы и чувствуя, как вонючая болотная вода обволакивает мое тело, я думала: «Как мне добраться незамеченной до дома? Что я скажу бабушке?»

А лучше бы я думала о том, что:

1)    чем круче поворот, тем сильнее нужно перед ним тормозить, и

2)    ни один приличный принц не станет искать свою принцессу в грязной канаве.

Всю жизнь хожу с той выбоиной в зубах, а так ничему и не научилась. Царевна, блин, лягушка.

Ах, любит ли он меня?

17:00. У меня болит голова. В левом виске. Думаю, это все из-за неприятностей в школе. Меня уже не пускают на физику и химию. За плохое поведение. В полугодовом диктанте у меня четыре лишние запятые. А еще сегодня первый день, когда мне не позвонил Антон. И кажется, меня это расстраивает. Наверное, я надеялась, что он меня любит. Эх, жизнь – говно. Лягу спать.

19:30. Просыпаюсь от звонка в дверь. Лохматая и заспанная, иду открывать, даже не пытаясь угадать, кого это черти носят. За дверью стоит Антон и что-то мямлит. Я так и не поняла, зачем он пришел. Подумала, что за видеокассетой, которую он давал мне посмотреть. Дурацкий, кстати, фильм. Чуть не уронила эту кассету спросонья, пока несла. «На», - говорю. Взял, стоит, мнется. «Ну, заходи», - говорю. Отказывается, делает вид, что куда-то торопится по делам. А потом снял обувь и вошел. Мы болтали, слушали музыку, все как обычно. До 21:15. Может, он забыл, что ему куда-то идти нужно было? Да, и кассету свою он опять оставил. Растяпа.

Вот я не могу понять, как он относится ко мне? Это точно дружба. Но, может, я все-таки ему нравлюсь? Вряд ли, конечно. Пойду спать дальше.